Михаил Шемякин о фильме «Высоцкий. Спасибо, что живой»
Корреспонденту «РГ» художник рассказал о том, что мечтает создать балет «Преступление и наказание», оперу «Нос», а в скором времени познакомит Россию с рисунками в стиле дзэн и «Тротуарами Парижа».
Российская газета: Михаил, питерские СМИ сообщили, что вы будете оформлять витрину вновь открытого Елисеевского магазина. Такие предложения прежде вам поступали?
Михаил Шемякин: Мне предлагали оформить знаменитую витрину магазина Saks Fifth Avenue в Нью-Йорке. Миллионы нью-йоркцев и туристов со всего мира любуются в Новый год этой витриной с механическими куклами. Это был очень престижный проект. Но мне дали настолько мало времени! Я задумал «Спящую красавицу», уже начал делать эскизы, но потом понял, что не успею уложиться в срок, а свое имя «подставлять» не могу. Тут же нашелся русский художник, который сказал: «А я сделаю», и что-то сделал.
В «Елисеевском» тоже сроки безумные. Но я все-таки взялся, учитывая, что с детства его помню, когда родители привозили меня в Ленинград из Германии, Кенигсберга, ныне Калининграда, где мой отец был комендантом города. Мы с бабушкой торжественно ходили в этот магазин, он казался мне сказочным дворцом… А буквально рядом, соседняя дверь — Театр комедии, где до войны работала моя мама, актриса Юлия Предтеченская, а позже — мой друг, актер Игорь Дмитриев. Так что с этим местом у меня связаны и воспоминания детства, и память о Николае Павловиче Акимове, который, кстати, тоже часто заходил в «Елисеевский». И мама моя туда забегала — купить сладости. В общем, я с удовольствием согласился на это предложение.
РГ: Что вы задумали?
Шемякин: Сейчас работаю над идеей, как сделать интригующую витрину — и для лета, и для Нового года. Она будет сказочной: в ней будут участвовать персонажи из моих балетов, петербургские «жители». Очень сложный проект по воплощению технических «прибамбасов», как говорят в России. Задник витрины полностью не открывается. Расстояние между стеклом и задником — 50 сантиметров. В этом «аквариуме» должны быть движущиеся механизмы. Нужно будет пролезть через небольшую щель. Так что у нас будут работать лилипуты или дети. Еще мы не имеем права подниматься выше 80 сантиметров от уровня подоконника. По условиям контракта с городом, «Елисеевский» не может закрывать витрину рисунками. Прохожие, идущие по Невскому, должны видеть богатые прилавки и продавцов…
РГ: Помимо выставки «Башмак в искусстве», что еще было в Петербурге?
Шемякин: В замечательном педагогическом университете имени Герцена я встречался с ректором и преподавателями, и это окрестили «мастер-классом» (я говорил о проблемах современного искусства). Чествовали моего друга — композитора Сергея Слонимского. Устроили концерт из его уникальных ранних произведений, которые были запрещены во время правления господ коммунистов. Я рассказал о нашей давней совместной работе. Когда-то я вместе с режиссером Виталием Фиалковским осуществлял постановку оперы-буфф «Нос» молодого Дмитрия Шостаковича. Спектакль был удивительный — абсурдный, гротескный, воплощенный в декорациях, масках и костюмах Шемякина. Мы с режиссером понимали, что идем на скандал. И в этой бунтарской постановке принимал участие весь (уже ставший историческим) цвет музыкального диссидентства — Сергей Слонимский, Борис Тищенко, Альфред Шнитке, Сергей Сигитов, Геннадий Банщиков. Разумеется, премьера не состоялась, прошла только генеральная репетиция. Нас с Фиалковским разогнали, маски и эскизы конфисковали органы всесильного КГБ…
Ректор университета после моих рассказов сообщил, что я удостоен платиновой медали императрицы Марии Федоровны, покровительницы российской науки и искусства, которую мне и вручили.
РГ: Есть ли сейчас интересные предложения от Мариинского, Михайловского театров?
Шемякин: От Мариинского — нет. А удивительный Володя Кехман давно приглашает меня к сотрудничеству. Михайловский театр делает феноменальные успехи, я внимательно наблюдаю за мощным развитием балетной труппы — и просто снимаю шляпу. Балетная труппа Михайловского сегодня начинает активно утирать нос Мариинке.
Я заключаю с Михайловским театром контракт на постановку оперы Шостаковича «Нос». Да, той оперы, которая в моем воплощении так и не увидела света. Самое интересное в этой мистической, метафизической истории: первая постановка оперы Шостаковича состоялась в 1930 году на сцене Михайловского театра! Кроме этого, у меня есть идеи для балета и спектакля другого жанра, где объединены балет и опера, — «гибрида», который, кстати, давно процветает в Западной Европе и Америке. Бог даст, мы с Кехманом еще поработаем.
Что касается Мариинского театра, то я надеюсь, что все же осуществлю свою давнишнюю мечту создать балет «Преступление и наказание». Я задумал его очень давно, лет 25 назад, если не более, сам написал либретто, создал кое-какие эскизы декораций и костюмов. И где-то в 1998 году наш гениальный танцор Владимир Васильев, тогда руководитель Большого театра, на пресс-конференции объявил, что через год мы поставим этот балет: он выступит хореографом, либретто, эскизы и костюмы — Шемякина. Даже состоялась выставка моих эскизов. Потом мы долго и мучительно спорили, кто будет писать музыку. Васильев хотел ставить балет на уже написанную музыку разных композиторов, я отказывался от его идеи и предлагал кандидатуры живущих русских композиторов, готовых написать музыку. Он каждый раз морщил нос. В один прекрасный день он узнал, что «больше не капитан», и проект завис. Но я мечтаю сделать для петербуржцев этот настоящий петербургский спектакль. В свое время Валерий Гергиев был заинтересован этим проектом. Надеюсь, он к нему еще не остыл.
К Федору Михайловичу Достоевскому я уже обращался. Несколько лет посвятил созданию концепта, включающего в себя сложные декорации и костюмы на тему «Кроткая». Этот одноактный балет входил в триптих, состоящий еще из двух балетов — «Весна священная» и «Метафизика». Утонченным и изысканным хореографом этих балетов была болгарка Донвена Пандурски. Впервые мы показали триптих в Софийском театре оперы и балета, затем перенесли обновленный вариант в Мариинку. «Кроткая» — одно из самых замечательных и трагических, берущих за душу хореографических откровений Пандурски. Еще в Софии я был свидетелем слез зрителей, завороженных танцем, воплощающим в себе боль и страдание «Кроткой». Слезы на балетном спектакле — явление весьма редкое. Жаль, что триптих не показывается на фестивале «Белые ночи», трогательный образ «Кроткой» был бы по душе петербургским ценителям и любителям балета.
Увы, не последнюю роль в изгнании балетов болгарского хореографа со сцены Мариинки сыграли безграмотные и злобные статьи доморощенных балетных критиков. Маэстро Гергиев, привыкший к лаврам и рукоплесканиям, к критике относится весьма болезненно. А мне грустно, что дорогостоящие декорации и костюмы пылятся и плесневеют в подвалах театра.
РГ: Марина Влади отправилась в гастрольный тур по России с моноспектаклем «Владимир, или Прерванный полет». Она резко осудила наш фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой». А вы как его оцениваете?
Шемякин: Я разговаривал с Мариной после того, как она написала отрицательное резюме. Что печально, она видела только рекламный ролик. И я — тоже. На мой взгляд, идея создателей фильма — искаженная, попахивает китчем, который плотно укоренился в сознании постсоветского человека. Китч, по понятию многих, и есть искусство. У меня же было жутковатое ощущение, как будто я увидел разгуливающий гальванизированный труп. Видно, что Безрукову тяжело работать, играть в этой маске. Кстати, он сам в одном из интервью в этом признавался. Сама идея использования посмертной маски и «оживления» ее подкупает довольно наивных людей, которых мы — художники, музыканты, режиссеры — к сожалению, и делаем наивными и примитивными. Человек рождается с абсолютным вкусом, а потом начиная с 7-летнего возраста мы этот вкус уродуем. А дальше удивляемся, почему народ такой необразованный, бескультурный, вульгарный, злой. Включите телевизор и посмотрите, чем сегодня так называемая интеллигенция кормит простого человека. Год, проведенный у такого экрана, просмотра всех этих шоу, вульгарностей, похабели, формирует такую молодежь, от которой общество может не раз «вздрогнуть» и ужаснуться. Примеров этому много.
Марину Влади, безусловно, тревожат и огорчают стремления деляг от искусства поискать «клубничку», «пополоскать грязное бельишко на людях», проехаться на болезненных привычках известных и талантливейших людей, и на их трагедии, муках и борьбе «сделать себе денежку». И, действительно, и грязно и отвратно, но это становится обыденным явлением в постсоветском обществе.
«Ковыряльщиков» грязного белья и болячек великих и известных мало интересуют основные достоинства и черты их. А ведь это самое главное! Да, Высоцкий страдал запоями, лечился от них, боролся с ними. Да, друзья-товарищи «посадили» его на «иглу». И все, знавшие Володю близко, понимали — это конец. Но давайте вдумаемся: человек умер в 42 года! Даже если пил и кололся, сколько же нужно было ему отдать лет, дней, ночей, часов исступленной творческой работе, чтобы достигнуть таких высот в области авторской песни, создания прекрасных поэтических произведений, великолепных ролей в театре, кино… При постоянной травле со стороны «правоверных» чинуш и бюрократов. Вот о чем нужно думать и где заострять внимание, когда мы сталкиваемся с творческим феноменом, с личностью, этим феноменом обладающей. Мне кажется, что, судя по сюжетной линии фильма «Высоцкий. Спасибо, что живой», которая сводится к проблеме наркомании барда и его клинической смерти, это некая неосознанная, подсознательная месть его сына Никиты, который в силу сложившихся обстоятельств был оставлен отцом. И вот, с одной стороны, Никита Высоцкий увековечивает память о своем отце, создает прекрасный музей Высоцкого, организует фестивали, связанные с именем и творчеством своего грандиозного отца. А затем пишет сценарий и создает этот фильм. Не знаю, сказал бы «спасибо» ему Володя за «оживление» подобным образом. Остроумнейший и талантливейший Гафт произнес однажды язвительную фразу: «Умереть не страшно. Страшно, что после смерти могут снять фильм и тебя сыграет Безруков». К этому фильму эта фраза как нельзя подошла.
РГ: В прошлом году вышла ваша книга о Высоцком «Две судьбы». Как ее оценили?
Шемякин: Книга создавалась долго. Я работал над 42 иллюстрациями к стихам Высоцкого и записками о певце десять лет. Недавно я получил замечательное письмо от незнакомой мне женщины: «Как важна, как злободневна ваша книга! Она помогает нам понять, кто такой был Высоцкий». Я отправил книгу Марине Влади. Там есть моя статья о ней «Марина, Мариночка, Маринка». Дней через пять раздался звонок: «Миша, я уже три дня читаю твою книгу. Плачу. Как здорово, что ты показал в ней, что это за явление — Высоцкий. Я всегда понимала, что живу с гением. Спасибо за то, что ты открыл мне новые грани его души».
Многие отмечают, что книгу читать интересно. Там всего страниц 125. На память о работе я сфотографировал мой письменный стол, на нем небольшая стопка из откорректированных страниц, и рядом стопа с правлеными страницами, их оказалось около двух тысяч. Каждую фразу я старался отточить так, чтобы можно было уловить в ней главное. И избежать модного ныне тумана и многословности. Хотелось о моем ушедшем друге сказать нормальным языком, своим, шемякинским.
РГ: Когда и с чем снова приедете в Россию?
Шемякин: Этот год (впрочем, как и другие) довольно напряженный. 1 сентября в Москве на Красной площади открывается очередной фестиваль военных оркестров «Спасская башня». Его придумал и осуществляет замечательный человек — комендант Кремля, генерал Сергей Хлебников. Нынче я являюсь главным художником и режиссером фестиваля. Работа нелегкая. В этом прекрасном фестивале-спектакле принимают участие до полутора тысяч музыкантов, съезжающихся в Москву со всего мира. В моей постановке будут участвовать кавалеристы, музыканты, знаменосцы и танцоры. Многого не имею права рассказывать — секрет. 8 сентября закрытие фестиваля, и через несколько дней открытие моей персональной выставки в Музее Востока в Москве. Она будет состоять из рисунков в стиле дзэн, будет сопровождаться научными материалами из моего Института философии и психологии творчества. Сейчас работаю над каталогом к экспозиции.
Осенью прилечу в Петербург открывать в Русском музее выставку под названием «Тротуары Парижа». Готовил я ее в течение последних двенадцати лет. Кроме моих работ, выполненных в мною изобретенной технике, будут представлены и многочисленные материалы из моей исследовательской лаборатории, поясняющие ход моих мыслей и демонстрирующие аналоги моих поисков в данной сфере изобразительного искусства. Сейчас сочиняем со Славой Полуниным, Антоном Адасинским и Анваром Либабовым перформансы для вернисажа. Задуман и одноактный балет по моему либретто на тему «Тротуаров Парижа». Одновременно готовятся каталог и отдельная книга.
Выставка обещает быть интересной для всех. Зритель увидит творческую мастерскую Шемякина и узнает, что он и сам знаком с этой мастерской давным-давно. Эта мастерская — на улице, в парке, в стенах разрушенных домов, а натурщиками и вдохновителями художника Шемякина являются всем знакомые валяющиеся, смятые и растоптанные бумажки, опавшие листья, подтеки собачьей мочи, и все это, мало замечаемое (разве что дворниками по долгу службы), вдруг превращается в гротескные фигуры людей, животных, птиц, в призраков и монстров. Уверен, что после посещения этой выставки люди будут осторожно ходить по тротуарам и дорогам, присматриваясь к тому, что у них под ногами.
Текст: Светлана Мазурова