М. ШЕМЯКИН — Одна из наиболее важных экспозиций для меня, потому что я показываю впервые в Нью-Йорке работы подобного плана. Это «Тротуары Парижа», которые демонстрировались в Русском музее два месяца в этом году. И часть этих работ, не всё, что демонстрировалось в музее, а поскольку это громадная серия, я часть этой серии показываю и демонстрирую в Нью-Йорке в галерее Мими Ферс 18 октября. Это в Сохо. Это галерея, которая работает в основном исключительно с русскими художниками. Потом у меня выставка открывается до этого 12 октября в «Воображаемом музее» в Хадсоне, где мы постоянно делаем выставки такие же научные.
В принципе, мы переносим выставки из Хадсона, из Америки, в Петербург в мой Фонд и делаем научные выставки с участием, конечно, художников молодых и немолодых, которые на эту тему выставляют работы. Вы знаете, наверное, эти экспозиции. В данном случае это будет у нас «Стул в искусстве».
А 1 октября, это уже совсем скоро, открывается на «Водоканале» в Петербурге, это тоже очень новая серия, которую никто никогда не видел — это «Мир в каплях воды» вместе с небольшим фильмом, который показывает, как я работаю и как эти капли превращаются в фантастические персонажи и прочее, и прочее. Ну, в частности, там будут выставлены также тарелки фарфоровые с завода Ломоносова, ныне — Императорского, который работает со мной тоже на эти темы. Они сделали тарелок, наверное, 12 на темы «Капли в мире Шемякина». Так что там будет и фарфор, и мои оригинальные рисунки, и такая новая техника жикле. А в Фонде в середине октября у нас открывается «Смазанность образа в искусстве» — это фотографии, картины, где образ туманный, расплычатый, очень интересная и научная выставка оригинальных работ художников и фотографов. Так что видите, сколько выставок у меня готовится только в октябре.
М. ПЕШКОВА — Каковы планы на потом?
М. ШЕМЯКИН — На потом? Ну, на потом я должен сейчас докончить кровь из носу, как говорят в России, большую очень монографию на 600 с лишним страниц — это «Круг Шемякина». Я работаю над ней уже где-то, наверное, лет 7, задерживаю все сроки. Тексты написала очень интересный искусствоведка, которая занималась этим исследованием. Она объезжала всех моих знакомых, друзей, которые ещё живы, слава Богу. А те, которые ушли, они что-то рассказывали. Рассказывал сам я. Это такая Люба Гуревич, которая несколько лет тому назад сделала замечательную книгу, тоже — громадный том где-то страниц 600, это «Круг Арефьева». Это замечательная была группа худоников в 1950-1960-ые годы, которая работала абсолютно изолированно, независимо ни от Союза художников, ни от кого. Там был Рихард Васми, Шалом Шварц, Родион Гудзенко. Почти все они покойны. Единственный из этой группы остался один-единственный художник — Валентин Громов.
И вот они представлены в этой замечательной монографии. Так что эта книга должна выйти или в этом году, или в начале следующего года. Но, конечно, готовимся со Славой Полуниным что-то сделать и для Петербурга, и, как обычно, для Венеции.
По-моему, в этом году церковный календарь — это февраль, и, значит, в конце февраля мы будем что-то делать в Венеции на карнавале, чтоб представлять достойно Россию. Не икрой и танцами с шашками казаков, как однажды некая дама там привезла российские карнавальные моменты, как она считала, и, конечно, был страшный провал. Поэтому потом был приглашён я, мы делали со Славой Полуниным «Великое посольство» с карликами, с гигантами. Было очень интересно. Был, пожалуй, самый лучший перформанс. Его до сих пор показывают на экранах Сан-Марко, когда идёт карнавал, куски из нашего перформанса. Ну, принимает, конечно, Антон Адасинский большое участие в этом. То есть, планов очень много. Самое главное, чтобы выдержать это напряжение и чтобы материально немного где-нибудь были просветы, потому что всё это ложится на мои плечи, я не работаю с галереями. Помощи нашему Фонду и мне не оказывается государством, вы сами понимаете, никак, поскольку все сосредоточены на спорте, на олимпиадах, на прочем. Или на своих любимцах. Я к ним не отношусь.
М. ПЕШКОВА — Могу ли я спросить вас, как обстоят дела в ваших разговорах с Гергиевым? Что на данный момент?
М. ШЕМЯКИН — Никаких разговоров нет. Маэстро настолько высоко в облаках, что он не удосужился ответить ни на одно письмо моего адвоката — ни российского, который сейчас собирается писать ему, но во всяком случае никаких телодвижений с его стороны, как говорят в России, не происходит, и сейчас ведётся… Я дал ещё неделю, мы разговаривали с юристом Мариинского театра Мочаловой Леной. И она сказала, что от высшего командования не получено никаких сигналов, поэтому всё заторможено на этом месте. Ну, вы сами понимаете, я уже много ждал, много писал. Я думаю, что когда будет процесс, я сейчас не хочу ни о чём говорить, потому что и так уже очень много выясняется в его деятельности. А когда будет время, я могу рассказать очень много чего интересного, что наверняка вызовет большое изумление в кругу людей, которые его знают. Так что сейчас пока работаю с адвокатами. Потому что я намерен всё-таки за свою работу получить не только вообще то, что он мне должен, а ещё плюс компенсацию за моральный ущерб. Потому что столько плевков получать в свою физиономию я, пожалуй, никогда нигде столько не получал, как от господина Гергиева.
М. ПЕШКОВА — Мне это показалось всё несколько странным, поскольку вы уроженцы одного и того же региона российского.
М. ШЕМЯКИН — Да, я писал как раз ему в письмах, которые, наверное, потом будут опубликованы, я писал, что, Валерий, не нужно выносить сора из избы, не забывай, что мы оба принадлежим… я частично наполовину кавказец, а ты… Ну, в общем, я всегда не забываю о своей малой Родине и всё-таки мы должны где-то держаться вместе, хотя бы не показывать миру, что среди нас могут возникнуть такие нелепые ссоры. Это просто минус для него, минус для меня. И очень много писем. Я не одно письмо ему писал. Предлагал различные варианты.
Ну просто даже не отвечает, понимаете? У него отношение к людям, которые работают в его театре — это просто, как уже кто-то написал, что отношение, как к рабам. Хотя мы с ним были в нормальных отношениях когда-то вообще.
Но, вы знаете, слава, деньги — это большое искушение. Не каждый в состоянии удержаться в том положении, в котором нужно быть человеку. Начинается с бронзовения, начинается стремление к императорским замашкам. Тем более, что Гергиев дружен с Путиным. У Путина имперские замашки известны всем, но Путин по крайней мере живёт и работает в России. А Гергиев, как уже многие знают прекрасно, он пытается взвалить на себя и Вагановское училище, и всё, и прочее. Я не понимаю только, почему он ещё Академию ядерной физики или Академию художеств имени Репина тоже не решил приписать Мариинскому театру. Было бы совсем замечательно. Король всея искусств.
А его, конечно, очень мало бывает в России. Поэтому я вообще не понимаю, каким образом он решил пойти на такое глупое заявление, на такие предложения, которые встречены всеми нормальными людьми были в штыки, как вы знаете.
М. ПЕШКОВА — Спасибо, что вы тогда дали интервью нашей радиостанции.
М. ШЕМЯКИН — По этому поводу? Да, просто к слову пришлось. Знаете, я читаю вообще обо всём, что сейчас происходит. И у меня ощущение, что, знаете, бывает так называемый ранний маразм. Я иначе не могу это обозначить, потому что нормальный человек не идёт на такие ходы, которые, в общем-то, являются настолько абсурдными и настолько нелепыми, что я могу только развести руками и посочувствовать всей ситуации.
М. ПЕШКОВА — Очень грустно.
М. ШЕМЯКИН — Очень грустно. Но грустная для меня в Мариинском театре, одна из самых грустных историй, потому что я в основном ведь работал с балетами, что Гергиев создал те условия, в которых Махар Вазиев, который в течение 16 лет из труппы Мариинского театра сделал ведущую труппу на мировой арене. А ему пришлось уйти. Вы же знаете, что он сейчас работает в Ла Скала, он не последний человек в мире балета. Его с удовольствием взяли главным руководителем балета в Италию. Но в Мариинский театр он навряд ли вернётся когда-нибудь, мы с ним разговаривал, он сказал, что это отпадает.
А на сегодняшний день вы сами знаете вообще, в каком состоянии балетная труппа Мариинского театра. О ней говорить просто не приходится.
М. ПЕШКОВА — Да, очень тяжело.
М. ШЕМЯКИН — Один из примеров имперского поведения господина Гергиева. А когда-то был, в общем, нормальным симпатичным парнем, как говорится.
М. ПЕШКОВА — Печально. Я хотела вас вернуть к первой теме, к той выставке, которая откроется в Нью-Йорке. Как она создавалась? Как создавались эти работы?
М. ШЕМЯКИН — Вы знаете, я очень давно, лет 30 назад, когда я приехал в Америку, я жил в районе, который всем известен особенно сегодня — это художественный район «Мир галереи». Сохо. Там жил Эрнст Неизвестный, там жил Збарский, такой художник, в своё время известный. И мы жили в очень таких страшных условиях, потому что ночью было опасно и вечером было опасно выходить, всё это забито чёрными, пуэрториканцами. Збарского несколько раз грабили. В общем, у меня на лестнице было совершено убийство. Эрнст Неизвестный открывает газету, на пороге лежит зарезанный человек. Там банды вообще сводили счёты между собой.
Но тем не менее, этот район был самый дешёвый, потому что там можно было за 300 долларов снять громадное помещение. Я снимал там несколько этажей. И там было легко работать.
Хотя жить было нелегко. Не было ни ресторанов, ни кафе рядом, ничего. Это был довольно мрачный район. И вдруг, когда я бродил по этому мрачному району днём, я увидел красоту всех этих зданий, обнаружил для себя — пятен и прочее. Я вместе с фотографом Аркадием Львовым, сейчас он профессор в Нью-Йорке в… есть такая известная академия дизайна, где он преподаёт технику платинового принта, он один из крупнейших специалистов, замечательный фотограф, сейчас у него тоже прошла выставка до меня — «Венецианские карнавалы», фотографии персонажей, которые там участвуют. Он тоже со мной постоянно уже лет 20 ездит ежегодно на карнавалы. У него была выставка, с большим успехом прошла выставка его фотографий. И мы стали снимать. Мы стали снимать вот эти пятна, трещины, потому что Сохо не ремонтировалось десятилетиями. И создали такую интересную серию, которая называлась «Стены Сохо». После этого я уже сам по привычке стал рассматривать в разных странах вот эти все пятна на тротуарах фотографировать, а последнее время, когда развилась новая техника, цифровая камера, которая позволяет тут же проверить, тут же рассмотреть, что ты снял, отрегулировать прямо в рабочем месте ночью на тротуаре, можно переснять, можно увеличить тональность или ослабить её. И я 12 лет с этой камерой Canon, я обычно люблю эту модель, я работал, снимал, снимал, снимал, в результате, учитывая мою работоспособность, у меня накопилось материала из 280 тысяч изображений, из которых я стал выбирать то, что интересно и прорисовывать. Распечатывать, потом снова сканировать и опять прорисовывать уже на большом формате.
Таким образом получался оригинал, который состоит из двух наслоений красок или пастелей. И вот эти вещи, которые стали создаваться 12 лет тому назад, они ещё плюс ко всему стали приобретать определённую цикличность — что-то попадало в тему войны, какой-то цикл обозначался у меня как «Блокада Ленинграда», закулисье, театральная жизнь, танцы и прочее. И таким образом, сейчас создалась довольно громадная экспозиция. Надеюсь, что, может быть, удастся показать её также в Москве. И показываем сейчас впервые в Нью-Йорке.
Так что в этой технике пока, кроме меня, никто не работает. Я думаю, что со временем, подглядев, посмотрев, у меня будут последователи. Но пока я единственный открыл эту технику, единственный в ней работаю.
М. ПЕШКОВА — Спасибо вам огромное.