График работы: ВТ – ВС с 11:00 до 19:00

Невское Время: Никому не позволю ругать Россию

 

Художник Михаил Шемякин, который постоянно живет на Западе, переживает за нашу страну больше, чем некоторые российские олигархи

Всякий раз, отправляясь на интервью с этим удивительным во всех отношениях человеком, настраиваю себя: говорить будем только об искусстве! Ни шага в сторону! Вот и повод вроде бы нормальный подвернулся – в Фонде художника Михаила Шемякина, что на Садовой, открылась выставка «Башмак в изобразительном искусстве»…

– Михаил Михайлович, разведка доложила, что вы чуть ли не Государственную премию, полученную вами без малого два десятилетия назад, намереваетесь вернуть…

– Обычно за словами «прошла информация» либо «разведка доложила» кроется что-то недостоверное, но в данном случае – абсолютная правда. Вернуть премию я хочу не потому, что не дорожу ею, а в знак протеста. Чтобы обратить внимание на те нравственные беззакония, тот беспредел, которые в России начинают касаться изобразительного искусства.

– «Беспредел» – это… 

– …когда министр культуры за обыкновенное хулиганство вручает награду и денежную премию как за некую инновацию.

– Вы имеете в виду присвоение премии в области современного искусства в номинации «Инновация» арт-группе «Война», которая…

– Да, да, нарисовала нечто непристойное на Литейном мосту. Что даже не остроумно, не говоря о художественных достоинствах нарисованного органа. Я один из тех, кто при советской власти писал и рисовал мир таким, каким его видел. Это считалось преступлением, диверсией. Нас преследовали, сажали в психушки. И если бы в то время эти «смелые» пацаны или девочки совершили подобную выходку, года за два их бы превратили в «овощей».

Другая выходка, февральская, «пусек» (имеется в виду хулиганская акция участниц скандальной панк-группы Pussy Riot в столичном храме Христа Спасителя. – Прим. ред.) – это результат того, что Министерство культуры наградило, поощрило группу мелкой шпаны, которая теперь думает: «А что же еще такое сделать? Может, выскочить вообще без трусов и сплясать перед алтарем?» Но и сегодня они не побегут в иудейский или мусульманский храм – понимают, что там с ними сделают. Мы должны обратить внимание на людей, которые какими-то хитрыми путями родят и плодят шпану от искусства! Только тогда можно будет говорить о том, что девочек-«пусек» можно слегка пожурить. Или серьезно наказать.

– Чаще всего подобное безобразие подается как акция протеста…

– Не надо маскировать хулиганские поступки под протест и борьбу за свободомыслие. Протест может быть умным, цивилизованным, и тогда больше надежды на то, что он будет услышан. Здесь же – хулиганство чистой воды и желание обратить на себя внимание. К искусству это отношения вообще не имеет! К искусству все это относит Министерство культуры и такие великие искусствоведы, как Катя Деготь. Или еще Марат Гельман. Все настоящее должен венчать скандал – вот их «философия». Я считаю: Министерство культуры совершило грубую ошибку. Если так и дальше пойдет, то рано или поздно власти предержащие будут обрушиваться с гонениями на серьезных художников, на серьезных мастеров, которые действительно занимаются серьезными экспериментами. Все попадут под одну гребенку! Человек не очень образованный может смешивать эксперименты со всем этим безобразием: «А зачем нам все это? Когда-то же был соцреализм: портреты, натюрморты… Будем продолжать в том же духе!»

Сегодня мы и так теряем профессионализм, академическая школа никуда не годится. Если мы потеряем русскую академическую школу, нам грош цена. Это единственное в изобразительном искусстве, чем пока мы еще можем гордиться. В плане эксперимента Россия плетется в хвосте – мы 70 лет были оторваны от мировой культуры.

 

– Вас не смущает, что все эти «пуси» будут говорить: вот даже Шемякин!..

– Я и так их заметил. Мелкая шпана, развязная.

– Возвращая премию, придется деньги возвращать?

– Причитающуюся мне денежную составляющую премии, всю до последней копейки, я передал Средней художественной школе. Себе оставил только диплом и золотую медаль, которую Борис Николаевич Ельцин лично повесил мне на грудь. Надо будет вернуть деньги – верну.

– Недостаточно «протестной» пресс-конференции?

– Нет, не выстрелит. Я уже тысячу раз говорил и в вашей газете, и в других: пора опомниться, пора подумать, куда мы идем. Русский человек не может найти или пребывать в золотой середине. Говорить о демократии рано. Потому что большинство людей даже не понимает, что такое демократия. Анархию постоянно путают с демократией. В любом нормальном цивилизованном обществе все эти горе-художники давно бы уже были привлечены к ответственности за хулиганство. А если бы еще и хорошо нарисовали то, что нарисовали, получили бы срок за пропаганду порнографии. В Америке вы не можете голым выйти на улицу: выйдете – будете арестованы за оскорбление нравов.

– Казалось бы, какое дело русскому человеку, проживающему во Франции, всякий раз подчеркивающему, что он гражданин Соединенных Штатов, до нашей российской действительности…

– Во-первых, я всегда подчеркиваю, что я – русский художник. А во-вторых… Да, я по-прежнему имею американский паспорт и менять его не собираюсь. Мой паспорт – моя защита. Я знаю, что Америка, в случае чего, будет меня защищать как своего подданного. Когда в России в начале 1990-х была попытка второго переворота, Руцкой приказал всех людей русского происхождения независимо от их подданства не выпускать из страны до особого распоряжения. И потом, не забывайте: я был приговорен к расстрелу.

– Мне казалось, что я хорошо знаю биографию Шемякина, но для меня это – новость так новость.

– Руцкой и компания не пришли к власти, но списки были… А всем, кто связан с нами, по 10 лет. Так что осторожно, Володя.

– И как вы восприняли приговор?

– Да никак! Меня мало чем испугаешь. Было горько. Как будто времена сталинского террора возвращались.

– Теперь, по прошествии времени, можно с юмором об этом говорить – компания-то хоть у вас хорошая была?

– Компания очень хорошая была. Солженицын, Ростропович, Владимир Максимов, Горбаневская… Большой список был. Первым шел Солженицын. У меня где-то хранится газета, где список был опубликован.

– И все же ваши переживания за Россию далеко не всем в России понятны. 

– Да, я здесь живу непостоянно, ну и что? Я постоянно хочу что-то сделать для России… Родину не выбирают, она бывает большая и малая. Так получилось, что я предан Кавказу, земле моих предков, и предан России, моей большой Родине. Ей я и служу. Я не могу за нее не болеть, не переживать. Я никому не позволю ругать ее. Сам буду ругать. Если я что-то резкое и говорю или против чего-то протестую, так это потому, что чувствую свою принадлежность к этой стране. Потому что люблю ее. А если любишь, должен говорить правду, не должен фальшивить, лицемерить. Закрывая глаза на те безобразия, которые творятся, мы предаем Россию.

Меня часто упрекают: вот вы не возвращаетесь в Россию! Я живу и работаю в России больше, чем некоторые из олигархов. Многие из них живут в Лондоне. Они получают бешеные деньги из России – за нефть, за алмазы… Их никто не спрашивает: вы, господа хорошие, живете в особняках за 150 миллионов фунтов стерлингов, а почему вы в России ничего не построили? Они считаются русскими бизнесменами. Приезжают сюда на какие-то банкеты – в самолет и обратно. А у кого-то из тех, кто здесь живет постоянно, самолеты стоят «под парами». И если, не дай бог, запахнет жареным, человек бухнется в самолет и улетит в тот мир, где у него все приготовлено для безбедной жизни.

– Между прочим, и о вашем материальном благополучии ходят легенды…

– Я ни с кем не буду объясняться. Когда спрашивают, я говорю честно: бывает по-разному, бывает туго. Но я не ною. А объяснять – не поймут. И не посочувствуют. Но и заявлять, что все в порядке, просто смешно. «Шемякину при его имени не хватает денег оплатить баки с мазутом?!» А мы с Сарой (жена художника. – Прим. ред.) иногда зимой мерзнем, потому что нечем мазут оплатить. К слову, наше имение в Клавераке заложено.

Когда я вижу, что у молодого художника явные способности, но он думает, что его искусство скоро-скоро будет приносить большие деньги, я обычно говорю следующее. Возьмем для примера две профессии: художник и сапожник. Сапожник может подняться, обзавестись фирмой, и чем лучше он и его фирма будут работать, тем большие получат дивиденды. У художника наоборот: чем больше ты развиваешься, тем меньше ты понятен простой публике, которая, возможно, не доросла до твоих открытий. Чем больше ты совершенствуешься в технике, тем больше твоя техника озадачивает дилетантов: «Как это, всего два штриха?!» А ты, может быть, в своей технике достиг уровня дзен-буддистов. Чем больше ты становишься мастером, тем меньше будет у тебя денег. Поэтому если ты думаешь развиваться и больше зарабатывать, тебе лучше уйти…

– В сапожники!

– Можно и в сапожники. Или учиться у тех художников, которые работают на потребу. Много ли нужно новому русскому, чтобы представить, что перед ним художник? Никас Сафронов может научить зарабатывать деньги, я – нет.

– Так что, художник все же должен быть голодным?

– Он должен быть готов к этому, так же как я был готов. Я мог бы быть преуспевающим и в Советском Союзе, но я выбрал иной путь. И стал счастливым человеком.

Беседовал Владимир Желтов

Источник