Замечательная Яна Лепкова взяла интервью у Михаила Шемякина, и делится своими впечатлениями: «Потрясающий мужик, ну что сказать. Разговор этот состоялся в ноябре, когда Михал Михалыч прилетал из Франции, где постоянно живет, в Кремль, получать Орден Дружбы Народов, — а я вот до сих пор под впечатлением. Очень правильная мужская харизма, ну и так, вообще-то — последний русский гений». Ниже само интервью.

МИХАИЛ ШЕМЯКИН: «К сожалению, мой карман неадекватен моему имени».

Когда-то одиозный и сумасшедший, а ныне, как водится, признанный и обласканный, художник заглянул на родину принять орден. Мы узнали все, что он думает о Церетели, Высоцком, Лимонове, Ельцине и о себе самом.

Когда-то власть выгнала вас из страны. Теперь нынешняя власть, духовная преемница прежней, вручает вам Орден Дружбы. Не противно брать ордена из этих рук?

Знаете, когда мне делают «фи», что я, мол, общаюсь с бывшими гэбешниками, я вспоминаю сразу полковника, который, собственно, и организовывал мое изгнание. Он мне тогда сказал: «Мы предлагаем вам три варианта: сумасшедший дом, который вы уже прошли, изгнание из страны или лагерь, из которого вы уже не выйдете, поскольку будете все время получать дополнительный срок. Союз Художников жить вам на свободе не даст, и мы вынуждены будем вас изолировать, потому что у нас на вас вот та-а-акое досье доносов, свидетельствующих, насколько вы опасны для советского общества. Поэтому мы решили вас спасти, и предлагаем вам все-таки лучший вариант: выбрать страну и уехать. Рассказать об этом родным и друзьям вы сможете только через два месяца после того, как пересечете советскую границу. С собой не разрешается взять ничего, даже маленького чемоданчика. Для начала новой жизни вам выдадут 50 долларов. Единственное, я вас прошу: поменьше там выступайте. Поверьте мне, Россия, возможно, изменится, и когда-нибудь вы сможете вернуться». Чтобы вы понимали – это был 1971 год. Люди еще сидели по лагерям. Я был тронут. Потом полковник взял мой паспорт, спички, и стал жечь те страницы, где стояли штампы – о моей женитьбе, о разводе, о рождении дочери Доротеи Михайловны… Я спросил удивленно – к чему такие меры предосторожности? Он ответил: «Михал Михалыч, свои – хуже врагов. Вы не знаете нашей системы, а у нас есть разные отделы. Вот наш отдел считает вас талантливым художником, и мы должны, мы хотим вас спасти. А есть другой отдел, который считает, что вас не нужно высылать, и до тех пор, пока мы вас не посадим, за вами очень легко наблюдать. Вы собрали вокруг себя круг художников, поэтов, музыкантов, и есть мнение, что с вашим отъездом компания может распасться, и следить за этими людьми будет гораздо сложнее». То есть он мне дал понять, что в нашем проверенном тесном кругу, оказывается, был стукач! Все эти факты очень важны, чтобы вы поняли, что такое в то время были органы госбезопасности; там люди были передовые, люди с иными взглядами. Поэтому, когда мне сейчас говорят, мол, ты с гэбэшниками чай пьешь в Кремле, вместо того, чтобы им в рожу плюнуть, — так мне больше хочется плюнуть в рожу тем художникам, которые нас травили, и тем лже-друзьям, которые писали на нас доносы, из-за которых нас потом сажали в дурдома.

Вот и Ельцин вам Госпремию вручал…

Да, он когда просматривал списки номинантов, сказал: «А где Миша Шемякин?» Ему говорят: «А он не дотягивает до уровня этой награды». Тогда Ельцин сказал: «Ну значит я свой голос за него отдаю». (Есть так называемое Право Президента). И добавил: «А медаль я ему сам привезу. В Америку». Я год ждал, и Борис Николаевич приехал, и торжественно мне сам пришпиливал очень хитрый орден. Приятно, конечно, вы сами понимаете… Иногда, правда, когда думаешь, кто еще вместе с тобой получал это орден, возникает желание его вернуть. Хотя это тоже сегодня не жест. Вернул я, не вернул… Сегодня столько всего происходит, что даже и не заметят.

Вы все время в фуражке, вот и в Кремле… Извините за прямоту: стесняетесь, что лысеете?

Я не лысею, кто сказал? Вот, посмотрите. (Снимает кепку, под ней – никаких намеков на лысину). Я вам объясню. Обратите внимание на автопортреты великих мастеров, и увидите, что с 17-го века люди писали их в козырьке, сооруженном из коры деревьев, на веревочке. Мы спасаем свои глаза. Понимаете? Мы так много работаем при ярком свете, при электрическом свете, ночами, что глаза фактически выжигаются. Поэтому я даже когда с президентами беседую, снимаю фуражку, показываю свое почтение, — и надеваю обратно. Извините, у меня довольно слабое зрение. Меня еще часто спрашивают, почему я всегда в сапогах. Да потому, что я уже больше 20 лет живу в деревне! Сейчас у нас 26 гектаров земли. Лес, парк. Там ползают змеи. Змеи во Франции очень ядовитые, а в Америке встречались и гремучие. Кроме того, грязь, коряги всякие… Ну и потом, у меня, как и у всех художников, проблемы с ногами. Мы же стоим. Это профессиональная проблема всех лоточников, художников и скульптуров. А я ещё пять лет работал грузчиком… У нас колоссальные варикозы. Поэтому я не имею права далеко ехать, если у меня не защищены ноги. Как мне сказали врачи, не дай бог какой-нибудь инцидент, и порвется вена. А поскольку вены расширены, мгновенно я могу потерять столько крови, что меня не успеют спасти.

Сколько же у вас пар сапог?

Ну, я не выбрасываю… Наверное, пар 20. Часто ношу залатанные, сам их чиню.

Не можете себе позволить купить новые?

Такого фасона, как я люблю, сапоги не продаются. Продаются какие-то уродливые говнодавы. У меня сапоги особенные, легкие. Раньше мне их на заказ шили во французском ателье, сейчас шьют в мастерской в Мариинском театре… Когда журналисты приезжают ко мне в Америку, в поместье, или во Францию, я им открываю дверь и иногда слышу изумленные возгласы: «Как? Вы и здесь так ходите?» А вы что думаете, я специально наряжаюсь, когда еду в Россию?

Ну, художник же всегда немного пижон, разве нет?

Вы же видели мои спектакли, моего «Щелкунчика», видели, какие костюмы фантастические я придумываю, и для мужчин, и для детей. Так неужели я с моей фантазией, если бы хотел как-то резко отличаться, не придумал бы для себя чего-нибудь поинтересней, чем за два доллара штаны и за доллар куртка?

Многие богатые люди очень экономны.

Эх, если бы я был богатым, вы знаете, наверное, не сидел бы здесь. Нет, к сожалению, мой карман настолько неадкватен моему имени, что приходится постоянно что-то придумывать, просить помощи у государства. (Вздыхает). Потому что я пытаюсь делать все, чтобы все мое хозяйство, моя уникальная библиотека, все это осталось. Понимаете? Поэтому содан фонд Михаила Шемякина. Я не хочу, чтобы это все было разбазарено.

Но продаетесь-то вы хорошо?

Очень плохо продаюсь. Очень плохо продаюсь. Почти ничего не продаю. Я живу только от театра. Или на какие-нибудь скульптурные заказы.

А помощь от государства? Поступает?

Да, хотя против меня работает очень активно Швыдкой, который, ставит палки в колеса всем моим проектам. Я уж не говорю о том, что у меня есть много недоброжелателей и в самом Кремле.

Вы же художник, вам сам Медведев вон, Орден Дружбы дал. Какие у вас могут быть недоброжелатели в Кремле?!

Могу даже назвать, пожалуйста. Сечин, Игорь Владимирович. Он вообще делает все, чтобы то, о чем говорил со мной президент, не исполнялось! То есть, любая возможность получить какую-то поддержку моим Институтам, моим проектам – и везде на пути становится или Швыдкой, или Сечин… Ну просто существует два Дозора, как вы знаете… Дневной и Ночной. Так вот я – из Ночного. А они… Тут и говорить много не надо, вы просто присмотритесь повнимательнее к фотографиям. Там же остается только рожки пририсовать.

В Москве принято ругать Зураба Церетели. Как думаете, его гигантомания соизмерима с масштабом его таланта? И как вам его Петр I?

Я первый, кто защищал его Петра, вы знаете? Мне бедный Зураб позвонил и сказал: «Слушай, затравили! За что, не понимаю! Хочу мёда всем насыпать, а они меня ругают. Скажи что-нибудь в мою защиту». И я сказал, причем сказал от души. Во-первых, я ведь сам скульптор, и знаю, как тяжело работать со скульптурой. Даже если что-то у нас лепят техники под нашим руководством, все равно: проверка, шлифовка… Адский, адский труд! Во-вторых, меня раздражают москвичи, которые в мгновение ока сделались, скажите пожалуйста, такими рафинированными эстетами!

Вы хотите сказать, что это хороший памятник?

(Пауза). Он просто стоит не на месте. И Зураб совершил громадную ошибку, отказавшись от идеи Собчака, который предложил этот памятник поставить недалеко от Кронштадта, как маяк. Вы представьте этого Петра, светящегося маяком, среди бушующего Финского залива… Была бы мощнейшая фигура и интереснейший маяк, может быть, один из самых замечательных в мире. А здесь, в этом узком ручеёчке, на фоне этих безобразных низких домов, он выглядит слишком большим и неуклюжим.

Саморазрушение – это мужской вид спорта. Вы им увлекались?

Неправда, что мужской! Я очень тесно связан с психиатрией, и скажу вам, что у мужчин, насколько я знаю, 70% возможности выживания и после алкоголя, и после наркотиков, а у женщин не набирается и 10%. У меня были любимые женщины, которые были, увы и ах, алкоголичками. И что бы я ни делал, врачи-психиатры мне жестко говорили: это бес-смыс-лен-но. Да, может быть, мужчины ищут иногда опасности, и со стороны это выглядит как попытка уйти из этого мира. Но поверьте мне, женщины саморазрушают себя куда более жестко.

Кого-то вдохновляет алкоголь, кого-то наркотики, кого-то – любимая женщина. У вас какой любимый допинг?

Мое творчество спасал алкоголь – хотя когда я работаю, я не беру ни капли в рот. Точнее, не брал — я давно уже вообще не пью. Я после двух месяцев напряженной работы чувствую иногда свой мозг, как перенапряженные мускулы. Очень страшное ощущение! Говорят, правда, что мозг ничего не чувствует, но возможно, это мышцы головы уже настолько уставали, что мне казалось, что я просто взорвусь изнутри. И я бросался в кабак, как в омут, уходил в запой. Но есть же прямой алкоголизм, когда человек пьет каждый день, а есть — пьянство. По медицинскому анализу, я относился, как и Володя Высоцкий, к разряду пьяниц. Мы в кабак приходили – и уходили. Дня четыре потом лежишь в отключке, тебе снятся черти и хоботы, а на пятый день снова начинаешь работать… Ну а кого-то якобы вдохновляют женщины, да, но это всё из области поэзии. Я не чужд был женского пола, и бывал влюблен, но в основном, женщины-то как раз и отвлекают от искусства. У художника вообще должна быть только одна женщина — его живопись. Я знал, много талантливых людей, которых просто убила страсть к женскому полу. Был такой художник, Кирилл Лилльбоб, который в середине своей жизни, видя, что талант исчезает, а он все занят и занят женщинами, сказал: «Свой талант я, к сожалению, спустил в одно место». Ни картин, ни работ… Все-таки для творческого человека творчество должно быть основой его жизни. Женщины, конечно, помогают иногда расслабиться, и это великое благо. Но мои женщины всегда идут со мной, как солдаты. Мне очень везло на женщин, которые были в состоянии выдержать Шемякина.

А сколько женщин нужно Шемякину для счастья?

Женщин было много, безусловно… Даже и имен не помнишь особенно… Как Володя говорил: «Боже мой, приезжаю иногда из России, где был два месяца, очнусь, и помню только, что меня куда-то носили на руках, я с кем-то пил, с кем-то спал… Господи, сколько же у меня наверное детей понатыкано по всей России…»

Володя – это, в смысле, Высоцкий?

Да.

К слову, как думаете, если бы он был жив, он бы вписался в нашу постсоветскую жизнь?

Вы знаете, я за него очень опасался бы. Наверняка ему многое бы не понравилось, а человек он, как и я, острый в суждениях. Но если раньше, хотя КГБ и пытался нас посадить, все-таки была какая-то относительная законность, то сегодня неугодный человек, какой-то журналист, например, просто тихо-спокойно уходит из жизни. И все прекрасно знают, кто его, как говорится, и за что. Так и Володю могли бы запросто убрать… Но зато сегодня у него была бы колоссальная возможность заработать серьезным кино, сниматься. Его трагедия была в том, что он мечтал уехать жить за границу, но понимал, что выжить там не сможет. На его глазах там погиб Галич, который нужен был в России, и совершенно не нужен был на Западе. На его первом концерте в Париже люди стояли на улице. На втором собралось ползала. (Я с ним дружил и приходил на каждый). На третий концерт пришли четыре человека. И всё. Он никому не нужен. И Володя говорил: «Что, я кончу тем, что буду петь в кабаках? Я не хочу этого!» Я помню, как он мне звонил после поездки в Америку, и говорил: «Мишка-Мишка, мы должны жить там!» В итоге Мишка уехал туда, и прожил там 30 лет. А Володя только мечтал, к сожалению… Его тогда поразила динамика Америки, размах, колоссальное количество русских. В Париже-то русская диаспора микроскопическая.

У вас как у художника есть претензии к процессу старения?

После полтинника, конечно, приходят мысли о том, что неплохо бы вернуться в тридцатник. Но что поделать. Я все-таки философ, так что говорить о старости, как о наказании, не приходится. У меня иногда даже возникает желание вообще покинуть уже этот мир. Устаю потому что — от тряски, от дребедени этой. Но каждый должен нести свой крест.

Чего мужчина в 25 лет не понимает из того, что он поймет потом?

Ну, во-первых, в этом возрасте мужчина не всегда понимает, что такое дети. Когда родилась моя дочь, мне был 21 год, и я ее, конечно, обожал, но на сегодняшний день я гораздо больше бы, наверное, понимал, что такое ребенок. Ну и во-вторых, часто мужчина в этом возрасте не понимает, кто ему на самом деле нужен. Не понимает, что красота — это далеко не все. Меня раздражает это странное стремление гоняться за длинными ногами, за манекенщицами… Это вообще позорная профессия, гордиться тем, что у тебя супруга – модель и ходит показывает свою задницу на пъедестале, как минимум странно… (Усмехается). Ну бывали в мой жизни и модели – глупее женщин, пардон, я не встречал. Милейшие, как их называют, тёлки. Не знаю, может, среди них есть и умные, конечно, но мне – не попадались.

А где сейчас ваша дочь?

Доротея Михайловна живет в часе езды от меня, в Туринской области. Я произвел на свет очень интересную художницу, очень. Это я говорю не как отец, а как искусствовед. И специалисты, и люди, любящие искусство, ее очень высоко ценят. Она черезвычайно талантлива. Но она очень странный человек, очень небольшого роста, такой полуребенок, очень сложный, и у нас очень сложные отношения. Ей 45 лет, она живет всегда с мамой (это моя бывшая супруга, талантливый скульптор).

Вы за прожитые годы выработали какую-то схему взаимоотношений с собственным организмом?

Безусловно. Я сохранил свою форму, и по-прежнему могу по трое суток не спать, работать. Организм обязательно должен быть закален. Я каждое утро принимаю ледяной душ. Потом определенная гимнастика, особенно связанная с позвоночником, и дыхание по методу Бутейка. Дыхание — это вообще основа всего. Кроме того, каждый вечер перед ужином мы с Сарой, моей женой, садимся навелосипеды* и совершаем 50-километровую прогулку по нашим красивейшим окрестностям. Ну и конечно, я стараюсь как можно меньше есть и как можно меньше спать.

Читателю на заметку: веломагазин и веломастерская «Веломастер» (www.velomaster.com.ua) предлагает огромный выбор велосипедов (Comanche, Univega, DiamondBack, Focus, Magellan,SE,Fuji и других марок), а также их ремонт и техническое обслуживание. На всех продаваемых велосипедах производится предпродажная подготовка, и дальнейшее техническое сопровождение механиками фирмы.

А спать-то чем плохо?

Организм расслабляется очень сильно. Есть несолько фаз сна, и тот сон, который дает успокоение и отдых организму, — очень короткий. Достаточно иногда вздремнуть. Вот многие не умеют спать в самолете. А я отключаюсь ненадолго, и потом уже читаю, до самой посадки. И никакая смена часовых поясов мне не мешает.

Вы никогда не хотели убрать шрам?

Даже в голову никогда не приходило. Да он и незаметен, по-моему… Да и вообще, шрамы украшают человека. Лимонов вон вообще написал, что Шемякин сам себя порезал бритвой. Хотя как человек опытный, он прекрасно видит, что никакого отношения к металлу данный шрам не имеет — это ожог. Я работал в литейной, и упали решетки у меня.

Зачем же тогда он такое написал?

Ну у него ко мне вообще особенное отношение. (Смеется). Он же одно время вроде как был в меня влюблен. Была целая история! Он тогда безумно любил Лену Щапову, и очень переживал разрыв с ней – я его от самоубийства спасал. Лена, кстати, в прошлом моя модель. Она недавно приезжала к нам в замок, по-прежнему смешливая, по-прежнему талантливая… Так вот, и он решил как бы разорвать с женщинами, пойти по линии голубых, и вообще писать какой-то там роман. И вот мы как-то с ним спустились в туалет, и вдруг он меня обнял и поцеловал! Я говорю: «Лимон, ты что, с ума сошел?!» А он сказал: «В моем романе будет такая строчка: первый раз я его поцеловал в туалете». На этом наш с ним роман закончился. (Смеется). А потом я еще врезал ему солидно. Он привел ко мне баб — хорошие девочки, но гулящие… а я работал! Ну, выпили-закусили, девчонки стали делать стриптиз… Не было никакого секса, просто шутки. И вдруг в разгар разгула и смеха, уже под утро, он мне говорит: «Мне надоело, я ухожу». Я говорю: «Ты чего, Лимон? Ты сорвал мне работу, привел баб, я решил уйти, как говорится, в загул… Либо забирай баб с собой, либо оставайся!» А он — нет, мол, я один ухожу! А я – нет, мол, не уйдешь! Закончилось тем, что я ему вмазал, конечно, сгоряча. Через пару дней звонок: «Ты мне сломал челюсть!» Я говорю: «Ну Лимон, ну прости ради Бога, пьяный был… Ты, что ли, не бываешь в таком состоянии?!» «Нет, -говорит Лимон, — я тебя не прощаю! И я тебе отомщу особым способом!» И вот я слышу через пару месяцев, что Лимон пишет страшный роман, где я выведен жутким гадом…

«On the wild side»?

Да. Там Лимонов в белом фраке, а все остальные, конечно, в полном дерьме. (Общий смех). Я там выведен под именем Алекс. Там не сказано, правда, что я ему вмазал, но узнать меня можно. Слог такой – мол, бульдо-о-ог! Ну и приметы мои – сапоги, духи «Экипаж» от Hermes, которыми я уже лет 40 душусь. Там проскальзывает его отношение ко мне – я и не очень интеллектуальный, и хулиган, и матерюсь, и лезу к бабам, и даже умудряюсь выйти победителем в драке с ангелами Ада! Лимон вообще там много понаписал, как он думал, обидного, но все равно проглядывает его такая легкая зависть и тайная симпатия к этому Алексу… Он потом и открыто против меня барахлил. Написал: «У Шемякина кривые ноги, поэтому он носит сапоги». Здесь уже можно просто рассмеяться, потому что если у человека кривые ноги, он будет носить широкие штаны, а никак не сапоги.